Индуктивные умозаключения (в противоположность дедуктивным или абдуктивным) — метод рассуждения от частного (конкретных наблюдений) к общему (свойствам, характеризующим множества предметов и явлений). Полная индукция — метод доказательства, при котором утверждение доказывается для конечного числа частных случаев, исчерпывающих все возможности (прошу отметить это условие исчерпания, так как оно будет важно в дальнейшем). В то время, как заключение дедуктивного рассуждения является истинным несомненно, истинность индуктивного заключения вероятна; степень вероятия зависит от обширности доказательной базы.
Вот самая суть "научного" атеизма. Дадим слово авторитету атеистов Бертрану Расселу.
Experience might conceivably confirm the inductive principle as regards the cases that have been already examined; but as regards unexamined cases, it is the inductive principle alone that can justify an inference from what has been examined to what has not been examined. All arguments, which, on the basis of experience, argue as to the future or the unexperienced parts of the past or present, assume the inductive principle; hence we can never use experience to prove the inductive principle without begging the question. Then we must either accept the inductive principle on the ground of its intrinsic evidence, or forego all justification of our expectation about the future. Problems of Philosophy, Oxford, Oxford University Press, 1998, стр. 78.
Мой перевод:
Предположительно наш опыт мог бы подтвердить верность индукции относительно того, что уже наблюдалось. Но одна лишь индукция применима и тогда, когда выводы из анализа изученного распространяются на еще не изведанное. Таким образом, утверждая на основе опытных данных что-либо о будущем или о не наблюдавшемся в прошлом или настоящем, мы предполагаем верность индукции. Следовательно, сам принцип индуктивных рассуждений невозможно вывести из эмпирики без попадания в порочный круг. Поэтому мы вынуждены либо принять индукцию, полагаясь лишь на то, что уже было успешно изучено с ее помощью, либо должны согласиться с тем, что все наши предположения о будущем не имеют никаких оснований.
То есть атеисты сами, в лице наиболее последовательных из них, честно расписались в том, что их взгляд на мир ущербен: он допускает только то, что вытекает индуктивно из предыдущего опыта. А что же делать, когда встречается нечто абсолютно новое, не встречавшееся ранее, чему невозможно поставить в соответствие ничего из предыдущего опыта?! Новое, не укладывающееся в обыденные рамки,— это, например, вполне осязаемые следствия обожения человека в форме нетления тел почивших праведников или свидетельства самих праведников о достижении ими внутренней свободы от тирании греха, что выражается в переживаниях ими глубокого мира и отсутствии у них греховных помыслов; к не укладывающемуся в обычные рамки, когда, говоря церковным языком, побеждается естества чин, без сомнения, относится девственное материнство и, наконец, воскресение из мертвых. У атеистов нет удовлетворительного ответа на вопрос, что же делать с этими исключениями из обычного порядка вещей, поскольку у них нет никаких оснований ожидать, что всякий будущий опыт обязан "уложиться" в то, что уже наблюдалось. Поэтому даже в таких случаях всё равно они будут вынуждены при попытках рационального объяснения апеллировать к (несуществующему) предыдущему опыту, совершая тем самым заведомую ошибку.
Если я вижу чудо, — говорит убежденный атеист, — то хотя пока я и не могу рационально его объяснить, такое объяснение обязательно когда-либо будет предоставлено наукой. Вся реальность, таким образом, редуцируется до того, что можно рационально обосновать. Верен ли такой подход? Нет. Это можно продемонстрировать используя математическую аналогию: алгоритм, выдающий решение задачи, не имеющей решений, не является корректным. Поэтому гораздо лучше, и для науки в том числе, согласиться с отсутствием покрытия формальными моделями всей реальности, лучше признать, что не терпѝт тайна испытания, чем предлагать несуществующие решения, искажающие наше восприятие мира.
Индукция, конечно, работает, но лишь в известных пределах, только там, где естества чин не побеждается духовной реальностью и только при условии заведомого ограничения множества заключений материальными категориями (иными словами, если договориться не делать никаких выводов о духовных вещах как находящихся вне поля зрения индуктивного метода). Область действия индуктивного познания — материальная реальность, "данная нам в ощущениях". Попытки, руководствуясь исключительно принципом индукции, объяснить возникновение мира, а следовательно, и самого принципа индукции вместе с ним, не имеют никакого рационального основания.
В школе и в институте нас учили, что возможности рационального познания не ограничены. Но что получается? Утверждающие это вынуждены проецировать свой личный (или в крайнем случае суммарный человеческий, но и тогда ограниченный) опыт на неизведанное. Самые выдающиеся из них, как Б. Рассел, понимая это, честно признаются в том, что никакого независимого эмпирического обоснования для своей позиции у них нет, в то время как записные неверующие от науки обычно находятся в первых рядах борцов за торжество эмпирики... В основной же своей массе стихийные атеисты-научники даже и понятия о данной проблеме не имеют. Вероятно, еще меньше среди атеистов таких людей, кто согласится, что и в их картине мира, хотя и не столь явно, но вера в форме доверия индуктивным заключениям из анализа предыдущего опыта также играет ключевую роль.
А что же вера религиозная? Рациональное, конечно, играет в религиозной жизни свою роль, но подчиненную. Вера признает возможность того, что реальность, то есть "не-я", больше, чем "я", и что она не обязана укладываться в наши куцые ментальные конструкции. Позиция последовательной веры многократно сильнее, пусть она и допускает ограниченность рационального познания. Что ж делать, если такова суровая реальность?! Никто же ведь не обещал, что рационально можно все познать, хотя кому-то это может не нравиться.
Атеисты часто ставят верующим в вину антропоцентризм, утверждая, что человек не является исключительной в каком бы то ни было смысле частью нашего мира, однако в том, что касается возможностей рационального познания реальности, они сами не желают отступать от антропоцентрической позиции. Но с какой стати реальность должна быть исчерпывающе познаваемой человеком? Это ниоткуда не следует, как не следует также и исключительность рационального пути в познании.
 |
| Bertrand Russel (1872-1970) |
Experience might conceivably confirm the inductive principle as regards the cases that have been already examined; but as regards unexamined cases, it is the inductive principle alone that can justify an inference from what has been examined to what has not been examined. All arguments, which, on the basis of experience, argue as to the future or the unexperienced parts of the past or present, assume the inductive principle; hence we can never use experience to prove the inductive principle without begging the question. Then we must either accept the inductive principle on the ground of its intrinsic evidence, or forego all justification of our expectation about the future. Problems of Philosophy, Oxford, Oxford University Press, 1998, стр. 78.
Мой перевод:
Предположительно наш опыт мог бы подтвердить верность индукции относительно того, что уже наблюдалось. Но одна лишь индукция применима и тогда, когда выводы из анализа изученного распространяются на еще не изведанное. Таким образом, утверждая на основе опытных данных что-либо о будущем или о не наблюдавшемся в прошлом или настоящем, мы предполагаем верность индукции. Следовательно, сам принцип индуктивных рассуждений невозможно вывести из эмпирики без попадания в порочный круг. Поэтому мы вынуждены либо принять индукцию, полагаясь лишь на то, что уже было успешно изучено с ее помощью, либо должны согласиться с тем, что все наши предположения о будущем не имеют никаких оснований.
То есть атеисты сами, в лице наиболее последовательных из них, честно расписались в том, что их взгляд на мир ущербен: он допускает только то, что вытекает индуктивно из предыдущего опыта. А что же делать, когда встречается нечто абсолютно новое, не встречавшееся ранее, чему невозможно поставить в соответствие ничего из предыдущего опыта?! Новое, не укладывающееся в обыденные рамки,— это, например, вполне осязаемые следствия обожения человека в форме нетления тел почивших праведников или свидетельства самих праведников о достижении ими внутренней свободы от тирании греха, что выражается в переживаниях ими глубокого мира и отсутствии у них греховных помыслов; к не укладывающемуся в обычные рамки, когда, говоря церковным языком, побеждается естества чин, без сомнения, относится девственное материнство и, наконец, воскресение из мертвых. У атеистов нет удовлетворительного ответа на вопрос, что же делать с этими исключениями из обычного порядка вещей, поскольку у них нет никаких оснований ожидать, что всякий будущий опыт обязан "уложиться" в то, что уже наблюдалось. Поэтому даже в таких случаях всё равно они будут вынуждены при попытках рационального объяснения апеллировать к (несуществующему) предыдущему опыту, совершая тем самым заведомую ошибку.
Если я вижу чудо, — говорит убежденный атеист, — то хотя пока я и не могу рационально его объяснить, такое объяснение обязательно когда-либо будет предоставлено наукой. Вся реальность, таким образом, редуцируется до того, что можно рационально обосновать. Верен ли такой подход? Нет. Это можно продемонстрировать используя математическую аналогию: алгоритм, выдающий решение задачи, не имеющей решений, не является корректным. Поэтому гораздо лучше, и для науки в том числе, согласиться с отсутствием покрытия формальными моделями всей реальности, лучше признать, что не терпѝт тайна испытания, чем предлагать несуществующие решения, искажающие наше восприятие мира.
Индукция, конечно, работает, но лишь в известных пределах, только там, где естества чин не побеждается духовной реальностью и только при условии заведомого ограничения множества заключений материальными категориями (иными словами, если договориться не делать никаких выводов о духовных вещах как находящихся вне поля зрения индуктивного метода). Область действия индуктивного познания — материальная реальность, "данная нам в ощущениях". Попытки, руководствуясь исключительно принципом индукции, объяснить возникновение мира, а следовательно, и самого принципа индукции вместе с ним, не имеют никакого рационального основания.
В школе и в институте нас учили, что возможности рационального познания не ограничены. Но что получается? Утверждающие это вынуждены проецировать свой личный (или в крайнем случае суммарный человеческий, но и тогда ограниченный) опыт на неизведанное. Самые выдающиеся из них, как Б. Рассел, понимая это, честно признаются в том, что никакого независимого эмпирического обоснования для своей позиции у них нет, в то время как записные неверующие от науки обычно находятся в первых рядах борцов за торжество эмпирики... В основной же своей массе стихийные атеисты-научники даже и понятия о данной проблеме не имеют. Вероятно, еще меньше среди атеистов таких людей, кто согласится, что и в их картине мира, хотя и не столь явно, но вера в форме доверия индуктивным заключениям из анализа предыдущего опыта также играет ключевую роль.
А что же вера религиозная? Рациональное, конечно, играет в религиозной жизни свою роль, но подчиненную. Вера признает возможность того, что реальность, то есть "не-я", больше, чем "я", и что она не обязана укладываться в наши куцые ментальные конструкции. Позиция последовательной веры многократно сильнее, пусть она и допускает ограниченность рационального познания. Что ж делать, если такова суровая реальность?! Никто же ведь не обещал, что рационально можно все познать, хотя кому-то это может не нравиться.
Атеисты часто ставят верующим в вину антропоцентризм, утверждая, что человек не является исключительной в каком бы то ни было смысле частью нашего мира, однако в том, что касается возможностей рационального познания реальности, они сами не желают отступать от антропоцентрической позиции. Но с какой стати реальность должна быть исчерпывающе познаваемой человеком? Это ниоткуда не следует, как не следует также и исключительность рационального пути в познании.
Православие — это опытное умно-сердечное познание Бога в Его Церкви, приобщение человека к нетварной Божественной благодати через таинства и молитву. Верность традиционного пути Православной Церкви многократно засвидетельствована превышающим материальное благодатным опытом достигших освящения. И в этом указание на
неотмирность веры, единожды преданной святым (см. Иуд. 1:3).
Вариант этой статьи был опубликован на сайте Православие.Ру.
Вариант этой статьи был опубликован на сайте Православие.Ру.
No comments:
Post a Comment